You'll shine like gold in the air of summer
«И я отступил, с удивлением обнаружив на своих теннисных туфлях соленую воду, повернулся и поплелся назад к залитым холодным дождем клеткам, побрел по мокрому песку — величайший в мире писатель, чего, правда, никто не знал, кроме меня самого.»
Рэй Брэдбери, "Смерть - дело одинокое"
Чем больше Брэдбери читаю - тем больше я его люблю.Вот уж не помню, отчего я скачал на ридер эту книжечку - по-моему, из-за какой-то цитаты (точнее, даже из-за неё, а из-за цепанувшего заунывного названия - дерьмовое настроение было, наверное). Хорошо момню, отчего я начал её читать - от скуки и от настойчивой мысли "хватит, чувак, заливаться Домом, пофанател и хватит, пора бы переключиться" (прочитанные после "Дома" "Чайка по имени Джонатан Лингвистон" и "За границами боли" Турянского не сработали: первый рассказик слишком короток, а второй - жуткий треш просто).
И начиная читать этот роман, мне думалось, что по заунывности он соответствует названию... но, черт возьми, Брэдбери на то и Брэдбери, что даже из одинокой погибели способет сделать что-то удивительно уютное, милое и теплое. Вот так-то.
Общая атмосфера непонятности и такого-себе закрытого мирка всё равно очень напоминает "Дом" - кажется, так легко я от него не отделаюсь. Но новоиспеченный, хоть и тоже совсем безымянный пока что Чудак-Курильщик переполнен не раздражением и усталостью, а удивлением, хорошим любопытсвом и оптимизмом.
Чего стоит только его вечное непроизвольное издавание звуков:
«…продаются канарейки».
В нашей Венеции всегда было и теперь есть множество заброшенных уголков, хозяева которых выставляют на продажу жалкие остатки того, что радовало им душу, втайне надеясь, что никто ничего не купит.
Вряд ли найдется хоть один старый дом с давно не стиранными занавесками, где в окне не красовалась бы вывеска вроде:
«1927 г. ЗАКУСКИ НА СКОРУЮ РУКУ. РАЗУМН. ЦЕНА. ЧЕРНЫЙ ХОД».
Или:
«МЕТАЛЛИЧ. КРОВАТЬ. ПОЧТИ НЕ ИСПОЛЬЗ. ДЕШЕВО. ВЕРХН. ЭТАЖ».
Проходя мимо, невольно задаешься вопросами: на какой же стороне кровати спали, спали ли на обеих сторонах, и если спали, то как долго, и с каких пор там никто больше не спит? Двадцать лет? Тридцать?
«СКРИПКИ, ГИТАРЫ, МАНДОЛИНЫ», — гласит другая вывеска.
И в окне — старые инструменты, вместо струн не проволока, не кетгут, а паутина, а за окном, скорчившись над верстаком, старик что-то вырезает из дерева; он всегда отворачивается от света, его руки быстро двигаются; он — свидетель еще тех дней, когда начали затаскивать гондолы из каналов во дворы и использовать как ящики для цветов.
Интересно, сколько лет прошло с тех пор, как этот старик продал последнюю скрипку или гитару?
Постучишь в дверь, в окно — старик не перестанет резать и полировать дерево, лицо и плечи у него трясутся. Почему он смеется? Потому, что ты стучишь, а он делает вид, будто не слышит?
Вы проходите мимо окна с объявлением:
«КОМНАТА С ВИДОМ».
Окно комнаты выходит на океан. Но уже лет десять в ней никого нет. И никому нет дела до вида на океан.»
В нашей Венеции всегда было и теперь есть множество заброшенных уголков, хозяева которых выставляют на продажу жалкие остатки того, что радовало им душу, втайне надеясь, что никто ничего не купит.
Вряд ли найдется хоть один старый дом с давно не стиранными занавесками, где в окне не красовалась бы вывеска вроде:
«1927 г. ЗАКУСКИ НА СКОРУЮ РУКУ. РАЗУМН. ЦЕНА. ЧЕРНЫЙ ХОД».
Или:
«МЕТАЛЛИЧ. КРОВАТЬ. ПОЧТИ НЕ ИСПОЛЬЗ. ДЕШЕВО. ВЕРХН. ЭТАЖ».
Проходя мимо, невольно задаешься вопросами: на какой же стороне кровати спали, спали ли на обеих сторонах, и если спали, то как долго, и с каких пор там никто больше не спит? Двадцать лет? Тридцать?
«СКРИПКИ, ГИТАРЫ, МАНДОЛИНЫ», — гласит другая вывеска.
И в окне — старые инструменты, вместо струн не проволока, не кетгут, а паутина, а за окном, скорчившись над верстаком, старик что-то вырезает из дерева; он всегда отворачивается от света, его руки быстро двигаются; он — свидетель еще тех дней, когда начали затаскивать гондолы из каналов во дворы и использовать как ящики для цветов.
Интересно, сколько лет прошло с тех пор, как этот старик продал последнюю скрипку или гитару?
Постучишь в дверь, в окно — старик не перестанет резать и полировать дерево, лицо и плечи у него трясутся. Почему он смеется? Потому, что ты стучишь, а он делает вид, будто не слышит?
Вы проходите мимо окна с объявлением:
«КОМНАТА С ВИДОМ».
Окно комнаты выходит на океан. Но уже лет десять в ней никого нет. И никому нет дела до вида на океан.»
Конечно, свой отзыв я как всегда пишу, едва начав читать, но только потому, что она уже успела меня покорить, эта книга. И, само собой, её персонажи. Этот умилительно пугливый, неудачливый, но внимательный и настойчивый главный герой, расследующий УЖУ (Ужасно Жуткое Убийство). Этот детектив-садовник-писатель, который успевает в перерывах между расследованием и раздражением поливать цветы и слушать африканские записи. Душка-Фанни, которая, конечно же, на самом деле еще и балерина. Констанция Реттиген, которая наверняка хранит какой-то секрет. А.Л.Чудак, который вместо секретов хранит пять тысяч книг и знания в семи областях. И вообще все, кто живет в этом жутком месте! Они очаровательны.
И хотя немножко раздражает обилие отсылок на произведения и авторов, мной не прочитанные (Боже, я слишком мало читал для такой книги!), я проглотил за день сто страниц и закончить оставшиеся 400 за выходные.
И вам того желаю!
ПС:
«Я не знаю его фамилии! Господи, да ее все знают! Старики снова уставились на меня.
— Леди с канарейками! — воскликнул я и стремглав выскочил из лавки, чуть не угодив под колеса трамвая, проезжавшего в тридцати футах от дверей.
— Идиот! — заорал вожатый, высунувшись наружу, и погрозил мне кулаком.
— Леди с канарейками! — по-дурацки прокричал я в ответ, тоже грозя кулаком в доказательство того, что остался жив.
И помчался ее искать.»
— Леди с канарейками! — воскликнул я и стремглав выскочил из лавки, чуть не угодив под колеса трамвая, проезжавшего в тридцати футах от дверей.
— Идиот! — заорал вожатый, высунувшись наружу, и погрозил мне кулаком.
— Леди с канарейками! — по-дурацки прокричал я в ответ, тоже грозя кулаком в доказательство того, что остался жив.
И помчался ее искать.»